Война началась для меня рано утром 24-го с разрывов снарядов. Понимал, что россияне навалятся всей мощью, но Украину завоевать крайне сложно — это не Чечня, поэтому палили куда попало.

Даже в страшном сне не мог себе такого представить. Никогда не делал разницы между русскими и украинцами. Не мог поверить, что Россия пойдет на такой безумный шаг. Для меня теперь этого народа вообще не существует.

У меня мать русская, а отец еврей. Она десять раз в гробу перевернулась. Когда русские попали в школу напротив, и мой дом разнесло в щепки, я ребятам из ВСУ сказал: пленных не берите. Они умеют только убивать — это не народ, а сброд — один дурак их ведет, и они ведутся.

Какие они мне соотечественники?

Я много лет жил и работал в Донецке, с 2007 года возглавлял областные управления различного профиля — рыбного хозяйства, водных ресурсов и т.д. После событий 2014 года оставил там квартиру и вернулся в отчий дом в Константиновку. Не хотел жить в оккупации, хотя должность какого-то вшивого министра предлагали. Я сказал, нет, ребята, мирно разойдемся, я уезжаю. Мой зам пошел к ним министром.

Сегодня с бывшими донецкими приятелями мне не просто не о чем говорить, для меня они не существуют. Они мне раньше звонили, Юрий Владимирович, не переживай, скоро встретимся, по сто грамм выпьем. Я им: какие сто грамм, сволота.

У меня отец с 1941-го прошел всю войну, имел награды, любил читать мемуары Рокоссовского, Черняховского. Увидев, что сейчас происходит, просто бы умер. Мы не угрожали России. Я русскоязычный человек, но государственный язык украинский, и я им владею.

Кремль сейчас признал всех русскоговорящих в мире соотечественниками. Какие они мне соотечественники? Они русскоязычный регион уничтожают.

Мне дом разбомбили в три часа ночи, мы с дочкой чудом живы остались. Две ракеты «Искандер» упали в 15 метрах — все разрушено.

Практически с первого дня войны мы жили под обстрелами, но ожесточенных боев в Константиновке не было — русские пошли на Юг — Мариуполь и Волноваху, и на Север — Северодонецк, Попасное, Рубежное. А мы в центре оказались.

У меня двоюродные братья живут в Мангуше — 12 км от Мариуполя, до сих пор не знаю, что с ними, телефоны не отвечают.

Это не эвакуация даже, а бегство от смерти

Дом наш разбомбили 22 марта — это был первый прилет в Константиновке по жилому дому. Вокруг здания тоже пострадали — крышу снесло, двери выбило, а мой просто разнесли, никто не верит, что я выжил.

Это просто божье провидение, что ни одной царапины.

В этом доме была частица моей души, его отец строил, я там родился, вырос… Когда родителей похоронил, вернулся туда. А сейчас его просто нет.

Напротив меня школа была через дорогу — там Нацгвардия была расквартирована, но техники у них не было, просто патрулировали. И вот туда прилетело, много погибших. А вокруг жилые дома.

Помню, в 2014 году эвакуация из Донецка проходила более или менее мирно, а сегодня это не эвакуация даже, а бегство от смерти.

Выезжали на служебном автомобиле дочки, потому что моя машина разлетелась в щепки. Добрались до Тернополя, а потом мне брат из Израиля позвонил: приезжай к нам. Жену я похоронил осенью прошлого года — от Covid она скончалась, дома нет, машины нет, но дети, слава богу, живы-здоровы.

Константиновка — рабочий город, где были сильны пророссийские настроения. Но после увиденного в ДНР, а особенно с началом этой войны, многие пересмотрели свои взгляды.

Трое братьев нас было, остались я и Борис, он в Израиле живет. Бабушку Гисю, дедушку Боруха и тетю Аню расстреляли в 1942-м году в гетто Константиновки, они не хотели эвакуироваться.

Есть памятник, который мы поддерживаем, у которого встречаемся в День памяти жертв Холокоста, я выступал каждый год. Больше пяти тысяч человек там лежат.

Две дочки у меня — врачи, не хотели отпускать. Но им надо свою жизнь устраивать. А я уж поеду, попробую. Получится у меня жить дома, на Земле Обетованной, значит, будем жить. В 61 год сложно заново начинать…