23 февраля в 11 вечера мне позвонил помощник главного раввина Украины Гершон Белорицкий и сказал, что рав Блайх советует как можно быстрее уезжать из города. Я засомневался, в конце концов, раввин неоднократно повторял, что возможна война и т.п. Очередная страшилка? «Нет, — говорит Гершон, — на этот раз все очень серьезно, срочно выбирайтесь, утром будет поздно».

Шабат мы встречали в подвале — уже крепко бомбили

Я разбудил семью, схватили все, что попалось под руку — и поехали в еврейский лагерь «Махане Шува». В Гостомеле наша машина стала последней, которой удалось заправиться — это было уже на рассвете. Затем по громкой связи объявили, что заправка закрывается, и попросили покинуть территорию.

Еще в 2014 году в синагоге на Подоле мы организовали самооборону, охраняли еврейские объекты, тогда же я пошел в снайперскую школу, легально купил винтовку. В начале 2022-го атмосфера накалилась, чувствовалось, что война приближается, но все равно был шок.

Правда, в самом лагере, расположенном между Бучей и Бородянкой, в первый день было относительно тихо. Все надеялись, что это какая-то провокация, и ситуация быстро нормализуется. Хотя уже в пятницу 25-го из Киева было практически невозможно выехать. В тот же день мы услышали взрывы, казалось вдалеке, но стекла подрагивали. Постепенно канонада приближалась, и шабат мы встретили в подвале — уже крепко бомбили, раздавались выстрелы, звенели окна, дрожала земля — стало ясно, что все очень серьезно. Ночью нас хотели было эвакуировать, но передумали, мол, очень опасно. В итоге многие спустились в огромные подвальные морозилки-хранилища, дети закутались в одеяла и дрожали там от холода. Но наутро все равно выехали в сторону Житомира — полный автобус и несколько частных машин. В том числе, мы с женой и детьми, у нас их трое — 10-ти, 13-ти лет, и старший сын, только окончивший школу. Младшие боялись, мы пытались с ними петь, но помогало не очень.

Примерно через полчаса трассу начали бомбить, летали самолеты — реально страшно. «Ты вообще знаешь, куда мы едем? — спрашивает меня жена, Сара. — Уверен, что там будет безопасно?». И мы вернулись в лагерь, где был гарантирован кров и еда. На тот момент в «Махане Шува» оказались только моя семья, работники кухни и два вооруженных охранника.

Охранники оказались предателями

Вроде все вошло в свою колею — несколько раз в день бомбили, но в остальное время — тишина. Потом где-то неподалеку наши сбили самолет, два летчика катапультировались, и тероборона предупредила, что надо быть начеку. Мой старший — Зоар — занимался в аэрокосмическом клубе и учился пилотированию на тренажерах. Он рассказал, что по инструкции пилот должен достать специальный аварийный набор, подняться на самую высокую точку и специальным сигнальным зеркальцем сообщить пролетающим самолетам о своем местоположении, а ночью его заберут. Ребята из территориальной обороны стали искать и таки поймали одного летчика на водонапорной башне.

Затем стали бомбить совсем близко, у нас вылетели окна, вырубились электричество и отопление — было очень холодно. А тут еще два охранника оказались предателями… Один начал рассказывать, какой Путин молодец, и попытался с напарником отобрать у меня оружие — даже вызвали какого-то подставного полицейского. Я согласился, но только в участке и под роспись. Пока они мешкали, мы быстро уехали из лагеря в село к родственникам одного из поваров.

Ехали по лесной дороге, наткнулись на блокпост — местные мужики, одеты, кто во что горазд. Когда увидели в моем паспорте «место рождения — Российская Федерация», нас с сыном вытащили из машины, повалили на землю, приставили автоматы к голове. Я заорал на одного из них: «Идиот, спроси кто я и откуда, а потом тыкай пушкой. «А кто ты?», — спрашивает он. Я выпалил: «Снайперская школа «Дикое поле», ул. Курская, 26, личный номер такой-то, позывной такой-то». И тут из этой толпы отделяется один мужик: «Макса знаешь?» (это мой инструктор). Я понял, что это шанс, позвонил Максу, поставил на громкую связь, сказал, что меня могут убить. И передал телефон новому «знакомому», который тоже учился в этой снайперской школе. В общем, все разрешилось, но мы попали из огня да в полымя — в этом районе буквально на наших глазах начались настоящие танковые бои, летали самолеты, свистели мины и т.п.

«Смотри, твоего сына куда-то потащили»

Две недели мы вместе с хозяином дома в селе Мигалки Бучанского района прятались в погребе, питались продуктами, которые удалось вывезти из лагеря. Затемнение было круглосуточным и абсолютным — порезали ковры, прибили их к окнам. При этом я каждую ночь дежурил во дворе с автоматом, внимательно прислушиваясь — говорили, что русские по ночам иногда заходят в село.

Однажды родственница хозяйки дома сказала, что у них на заборе нарисовали метку. Мы поехали с Зоаром, нашли эту метку, закрасили, а сын говорит, пойду, посмотрю, может еще где-то намалевали. Он ушел, я беседую с этой женщиной, и вдруг она показывает: «Смотри, твоего сына куда-то потащили». Я оборачиваюсь, и вижу, что несколько человек тащат Зорика по улице как мешок картошки. Решили, что он эти метки чертил, а не стирал. Я на машине догнал их, прошу отпустить ребенка, а они кричат: он — диверсант! Из оружия у мужиков только палки и ножи, а у меня на сиденье автомат лежит. Один из них, как АК увидел, испугался, выронил нож и наклонился за ним. А у меня, видно, рефлекс сработал — я изо всех сил ударил его ногой, схватил своего Зорика, бросил на переднее сиденье в машину и уехал. Но было страшно.

Вскоре стало известно, что община осела в Перемышлянах Львовской области в какой-то еврейской гостинице. Одновременно, местная тероборона предупредила, что завтра-послезавтра в районе села будут бои. Так что мы снова двинулись в путь — на запад. Дорога выдалась тяжелой и долгой, много блокпостов, на которых стояла уже регулярная армия.

Дети, не просыпаясь, спрыгнули на пол и руками закрыли шею

Только обустроились в Перемышлянах, Гершон попросил вернуться в лагерь — забрать свиток Торы и вывезти несколько сот килограмм кошерной курятины, которой общине хватит надолго. И мы с ним и моей женой поехали обратно. Сара вообще не хотела меня надолго отпускать. Я в первые дни порывался воевать, она грозилась, что назад не пустит и т.д. (в скобках замечу, что в Первой бригаде, в которую я был зачислен когда-то, из 700 человек осталось 350).

В общем, возвращаемся через Житомирскую область, слышим по радио: «Громадяни, повітряна тревога». И вдруг прямо над головами пролетает российский СУ-27, который сбивают два наших самолета… В самом Житомире тоже ужасная картина — заминированный мост, взорванные дороги, целый квартал без окон, все обуглено.

На выезде из Житомирской области нас остановили на блокпосте, куда, мол, едете? Мы объяснили. «А не боитесь?», — спрашивают. Лагерь к этому времени был уже разграблен, но подземные хранилища с курятиной охранники не нашли. Мы забрали свиток и мясо и вернулись в Перемышляны, а оттуда поехали в Иршаву, куда перебазировалась киевская община.

Запомнилась первая ночь на новом месте. Санаторий стоял близко к трассе — мы уже дремали, и вдруг по дороге с грохотом промчался грузовик. В этот момент двое младших детей, практически не просыпаясь, спрыгнули на пол и, как я их учил, руками закрыли шею, где проходят важные артерии. У меня прямо ком к горлу подкатил. Настоящие дети войны с уже выработанными рефлексами. «Приключений» у нас было много, и жизнь висела на волоске не раз, но страшнее всего было тогда в гостиничном номере, когда я смотрел на детей, лежащих на полу.

Теща с тестем живут в Крыму на территории военной базы

Через некоторое время мы выехали в Венгрию, где рав Блайх частично восстановил общину Киева. По дороге я так устал, что заснул за рулем — авто почти вдребезги, но у нас ни одной царапины…

В Будапеште осели примерно 200 человек, и раввин поручил мне создать для них столовую. Я нанял людей, купили оборудование, организовали питание для всей общины, садика и школы, готовили на праздники. Так мы провели год, пока не закончилось финансирование. Сейчас я в Вене, работаю машгиахом в сефардском ресторане — сначала пришлось жить два месяца в машине, пока не накопил денег, снял квартиру и вызвал семью. К сожалению, детям украинских беженцев в Австрии помогают лишь один год, и это касается в основном изучения немецкого языка. Сейчас и этого нет. Возможно, придется забирать детей из школы.

И все равно главные испытания уже позади. Дети расслабились — на первых порах они были необычно молчаливы, сидели дома, никуда не ходили.

По нашей семье эта война хорошо прошлась. Брат на какое-то время оказался под оккупацией в Харьковской области. А теща с тестем — военным пенсионером — живут в Крыму на территории военной базы. И они очень пророссийски настроены.

Друзья и знакомые в России прекратили общение с началом войны. А до этого говорили штампами из телевизора: зачем вы устроили Майдан и революцию и т.п. Они же (украинцы) враги, они евреев убивали, как вообще можно их поддерживать…