В пять утра 24-го позвонила подруга: «Стреляют!». Да ладно, — говорю, — не может быть. Но вышла на балкон — и впрямь, люди начинают уезжать.

Железную дверь вынесло авиаударом и швырнуло на мою раскладушку

В 2019 году умерла моя мама, и я жила с прикованным к постели дядей, за которым ухаживала. Наша новостройка очень быстро опустела — осталось человек 15. В первый день я еще не до конца осознала ситуацию, спускалась в подвал, выбегала кормить дядю — он с катетером, после двух больниц. Это очень страшно — врачи приехать не могут, пролежни начались.

Люди каждый день уезжали и оставляли еду — на меня это производило ужасное впечатление. Окна в квартире выбило, отопления не было, стену разворотило взрывной волной, а в подвале, где я спала, железную дверь вынесло авиаударом и швырнуло на мою раскладушку, к счастью, пустую…

Обстреливали постоянно, но снести дядю в подвал снести — нереально, поэтому бегала к нему трижды в день. Готовила в блендере жидкое питание, но ему требовалась специальная медицинская смесь, которую никто не доставлял, мы ведь в эпицентре оказались.

И из автоматов стреляли, и из танков… Когда обстрелы в квартире заставали (на пятом этаже мы жили) пряталась между несущими стенами. К тому времени человек пять нас осталось из примерно 300 жильцов. Дяде становилось хуже, он воспаление легких перенес незадолго до этого.

Лекарствами снабдили один раз после двух недель ожидания, и их не хватило. Катетер привезли мочевой, но поменять его невозможно — врачи не хотели приезжать, даже из Красного Креста. Собственно, из-за отсутствия медицинского ухода дядя потом и умер.

Я обзванивала все организации, оставляла заявки на эвакуацию… В итоге, нас вывезли по «еврейской» линии в Польшу на медицинском амбулансе. Правда, из дома забрать отказались — слишком опасно, благо, волонтеры доставили в 4-ю больницу, где ждала Скорая помощь. Все это под обстрелами, на дороге трупы валяются, у одного нога оторвана, машины расстрелянные… Я потом голову пригнула — очень страшно было.

Каким-то чудом вырвались, ехали почти сутки, причем, без остановки.

В Варшаве мы оказались слишком поздно…

В Польше нас встретили представители ЕА «Сохнут», дядю сразу забрала местная Скорая, но… к сожалению, слишком поздно. В легких оказалась жидкость, и через пять дней в больнице его не стало. Похоронили в Варшаве, на еврейском кладбище. Дядя был мне как отец, последний близкий человек…

Мне предстояло сделать выбор между Израилем и Германией, и примерно через десять дней после похорон я репатриировалась. Ничуть об этом не жалею, в Израиле чувствую себя очень комфортно.

Замечательно приняли, иврит мне нравится, ищу подработку, но язык — прежде всего.

Очень хочется, чтобы война закончилась, и я могла бы жить в Израиле со спокойной совестью, зная, что могу прилететь в Украину. Даже если на неделю вернусь — воспоминаний на год хватит. Я там родилась, выросла, в садик ходила и школу, с друзьями гуляла.

В моем ульпане много репатриантов из России, но никакой ненависти я к ним не испытываю — они ведь не участвовали в этом кошмаре, и именно из-за него уехали из страны. Но люди, сидящие в Украине под обстрелами, имеют право на эту ненависть.

Вместо послесловия

Исполнился год со дня смерти дяди. В Польше прошла церемония, установили памятник с надписью по-украински и украинским флагом, как я и просила. Всего расходы взял на себя Фонд Джонни Дэниэлса.

Я окончила ульпан Бет, немного подрабатываю. Только сейчас начинаю выходить из стрессового и шокового состояния, спровоцированного войной.

Безумно скучаю по Украине и обязательно приеду в гости. Но всему свое время. Живу в Акко, где появилось очень много друзей, порой кажется, что всех здесь знаю — город небольшой. Если коротко: Израиль мне улыбается, и я ему в ответ.