24-го утром мы проснулись от взрывов на аэродроме Гостомеля — это в пяти километрах. Друзья оттуда нам даже видео прислали, как высаживается российский десант. Просто не могли в это поверить, и первые два дня были дезориентированы.

Магазины опустели — сидели на прошлогодней маце

Некоторые соседи быстро сориентировались, начали заправлять машины и уезжать. А мы, когда опомнились, увидели, что бензина в баке мало, непонятно, хватит ли даже до Киева. Сирены не включали, пришлось по собаке ориентироваться — она чувствовала тревогу заранее, уши поднимала, замирала, и шерсть на холке поднималась. На третий день мы уже были отрезаны, хлеба нет, в магазинах — пусто, ели мацу с прошлого года. Хорошо, что я вспомнила о хлебопечке и стала в подвале печь хлеб себе и соседям.

Дети боялись взрывов, поэтому оборудовали спальные места в подвале. Несколько семей там жили как сельди в бочке — все с детьми. Коляску с грудничком катали прямо по коридору — у меня видео осталось.

В первые дни я согласилась волонтерить на горячей линии для израильтян и потенциальных репатриантов. В перебежках между подвалом и квартирой днем и ночью отвечала на звонки. «Мама, как ты можешь — спасаешь других, а мы?» — жаловалась 14-летняя дочка. Но я не предполагала, что все так сложится, и наша Буча окажется в блокаде и оккупации.

На третий день начались проблемы со связью и Интернетом, разбили водонапорную башню — исчезла вода, свет, а чуть позже и газ. Чтобы сообщить родственникам, что живы, приходилось подниматься на чердак 9-этажки. После первой несостоявшейся эвакуации вылезла туда — за окнами взрывы, где-то рядом стреляют, и вдруг неожиданно вбегает человек и наставляет на меня оружие. Я разглядела соседа и успела крикнуть: «Свои!».

Друзей соседей убили при попытке покинуть город

В конце первой недели ВСУ разбили колонну россиян на Вокзальной — от боев все дрожало даже у нас в подвале. И на этом фоне соседи постоянно рассказывали, что их друзья или родственники были убиты при попытке покинуть город, и их тела невозможно забрать. Так и лежали — в машинах, на улицах…

Когда вражеская колонна проезжала мимо нашего дома, один из жильцов бросил из своего окна коктейль Молотова и выкрикнул «Слава Украине!». И по окнам дали автоматную очередь. Многие ресурсы опубликовали фото расстрелянных окон с видом на церковь — так вот, это окна нашего дома на Б. Хмельницкого, 2.

Тогда один из российских танков остановился прямо напротив окна нашей квартиры, направив дуло в нашу сторону. Когда отъехал, на газоне остались валяться бутылки из-под дорогого виски с чипсами, украденные из магазина. Мы на втором этаже жили, все прекрасно видно.

Пока был газ, иногда забегала из подвала в квартиру детям что-то приготовить, а потом уже только на улице в бочках или на костре под канонаду. В минуты затишья мужчины ломали заборы, тащили доски со стройки, разводили костры прямо в арке дома. Вход взорван, вода с потолка течет, света нет.

В первую неделю дети не выходили из подвала — очень им страшно было. А когда стало совсем холодно, мы — несколько семей — перебрались в маленький тамбур между квартирами. Тесно, зато тепло.

Тогда же наши места в подвале заняли беженцы из Ворзеля и Гостомеля, потерявшие свои дома. Ключи передавали из рук в руки, перед эвакуацией мы сделали в подвале запас воды, пока она не пропала окончательно, еду какую-то сухую оставили, консервы.

Люди, конечно, делились, но было и другое. Когда разбили магазины, некоторые старались вынести все, и это касалось не только еды, к сожалению. Тащили и одежду, и технику, и ювелирку.

Те, кто посмелее, обматывались белыми тряпками и выходили с поднятыми руками, искали остатки еды в магазинах. Снабжения ведь не было с первых дней, а лекарства из аптек на второй день передали в больницу, чтобы защитить от мародеров.

Машины Скорой помощи русские расстреливали

Все силы бросили на защиту Киева, поэтому в Буче было мало солдат ВСУ, добровольцев и теробороны.

Машины Скорой помощи русские расстреливали, волонтеров, которые пытались провезти гуманитарку, убили. Хотя все зависело от конкретного подразделения. В других районах — на Стеклозаводской, Яблонской стояли кадыровцы — рассказывали, что они могли расстреливать в упор. А в центре в основном юнцы были.

Наша многоэтажка стоит рядом с мэрией — это сыграло свою роль, когда открыли зеленые коридоры. Но были изначально отрезанные районы, куда не могли добраться волонтеры — ни лекарства доставить, ни людей эвакуировать. В общем, пришли 9 марта к мэрии — на точку эвакуации.
Холодно, снег идёт, взрывы слышны недалеко, снаряд попадает в дом на Киево-Мироцкой, а мы стоим, ждем… Мимо проезжает рашистская БМП, сверху — человек восемь с автоматами наизготовку, на плечах гранатомёты, один со снайперской винтовкой следит за крышами. Все молодые, лет 18-20. Прождали пять часов на холоде — дети, старики, инвалиды, но в тот день автобусы не приехали, не пропустила российская сторона.

Отдельно стояла колонна частных машин, которая готовилась следовать за автобусами — им тоже не разрешили, хотя коридор был согласован на государственном уровне. Но кто-то психанул — поехал первым, и за ним остальные. Мы тогда не решились, но с нетерпением ждали новостей — первопроходцы доехали благополучно. На следующий день сформировалась такая же колонна — с белыми повязками, наклейками «Дети» на окнах. Каждый пытался взять в машину максимальное количество пассажиров — например, мы ехали с семьей, с которой ютились в тамбуре — три женщины, трое детей и муж за рулём. Тогда же — 10 марта, пропустили первых 50 автобусов с детьми, женщинами и инвалидами.

У выезжавших 9-го русские забирали телефоны или ломали симки. Но мы нашли старые мобилки и оставили их на виду, а новые спрятали в машине под коврики.

За нашим домом — братская могила

Я хотела делать фото, на меня все накричали, мол, если найдут — могут убить. По обе стороны дороги — разрушенные дома, неразорвавшиеся снаряды, у «Эпицентра» — расстрелянная машина с мертвыми телами внутри, я даже цвет волос женщины разглядела — рыжие. Повернув в сторону Ворзеля, увидели выгоревшую машину c белыми тряпками и надписью «Дети». Подумали — сколько таких машин встретим по дороге и не окажемся ли в их числе. У моей подруги есть дочь — ее одноклассницу с семьей… в такой же легковушке. Родители выжили, девочка — нет.

Маршрут был строго согласован и прописан — из Бучи в сторону Ворзеля, через русские блокпосты. По дороге шли колонны российской техники, море танков и БМП, да и в каждом дворе в частном секторе их техника стояла.

Нам хватило топлива ровно до первой киевской заправки, очень боялись, что остановимся посреди дороги или наедем на какой-то кусок металла и пробьем шины. Родственники советовали отдышаться, помыться, ведь без воды столько дней — по подвалам да тамбурам, но я сказала, что отмоемся уже во Львове.

Во Львове переночевали, оттуда автобусом МИД Израиля — в Перемышль, там связались с «Сохнутом», прошли в Варшаве консульскую проверку, и прилетели в Израиль.

Что осталось позади? За нашим домом — братская могила, где просто в мешках 11 марта 2022 года захоронили 76 погибших — тогда русские впервые разрешили собрать тела, лежавшие на улицах. Потом хоронили еще, и это не считая тех, кого закопали во дворах, на огородах и клумбах. А сколько тел лежало в подвалах и гаражах в других районах — на Яблонской, у стекольного завода и т.п. Плюс целый сектор безымянных могил на кладбище, где лежат люди, которых так и не удалось идентифицировать…

Погиб молодой вожатый, который возил наших детей в лагеря — Артур Руденко, после освобождения его тело нашли в братской могиле в Мироцком. Еще одна погибшая знакомая — Жанна Каменева. Я часто приходила в ее магазинчик за овощами, фруктами, молоком. Нашли ее выгоревший автомобиль — долго искали, поскольку он был синего цвета, а стал пепельным из-за огня. 5 марта Жанна пыталась вывезти женщину с девочкой-школьницей и еще одну девушку, и на одном из перекрестков их машину расстрелял российский БТР. Нашли только в апреле.

От дяди моей подруги ничего не осталось — останки соскребали со стен

Когда я ушла из мэрии работать в «Сохнут», на мое место в отдел жилищно-коммунального хозяйства пришла Маргарита Чекмарева. С мужем и двумя детьми она пыталась в начале марта выехать на машине, и была расстреляна российским БТР. Маргарита с детьми погибла на месте, а мужа выбросило в кювет и оторвало ногу, но он выжил и давал свидетельства. Соседей наших друзей расстреляли на пересечении Киево-Мироцкой и Вокзальной — тела их остались в машине.

От дяди моей подруги почти ничего не осталось — не знаю, чем они стреляли по верхним этажам, но его останки соскребали со стен. Словно и не было человека.

Мама сотрудника моего мужа умерла, сидя в погребе — прямо во дворе похоронили.

Есть пропавшие без вести — семья одноклассника моей старшей дочери, например. Родителей мальчика, который ходил в детский сад с моей младшей дочерью тоже не могут найти. И еще очень много пропавших, которых я знала визуально, встречая в магазинах, поликлинике…
Одного человека 60+ удалось вывезти по еврейской линии — у него не было Интернета, я из Польши отслеживала зеленые коридоры и отправляла ему СМС как дойти из Лесной Бучи до точки эвакуации. А Геннадия Ханеса — хирурга из Охматдета — невозможно было эвакуировать, он всю оккупацию пережил в Буче.

В нашем городе можно собрать свидетельства куда страшнее. Знаю человека, который остался, и стариков умерших в огородах хоронил.

В России все это по-другому воспринимается. Была подруга из Санкт-Петербурга, года три назад гостившая у меня в Буче. Ее муж отсюда, вступил в тероборону, развозил гуманитарную помощь и весной пропал без вести. Только в июле его тело обнаружили под Мироцким. Они в последние годы раздельно жили, я написала Свете, мол, Леша погиб. Она поблагодарила, но добавила: Вика, не обижайся, но, к сожалению, скоро такого государства как Украина не будет на карте мира.

Вместо послесловия. Ноябрь 2022 года.

Мы снимаем квартиру в Иерусалиме, учимся в ульпане, девочки пошли в школу Наале — здесь дети из всех стран СНГ, обучение идет на русском с интенсивным изучением иврита.

Тема войны в школе Хават а-Ноар — табу, хотя дети между собой все равно ее обсуждают. Интересно, что много ребят из России поддерживают Украину, держат дома украинский флаг, некоторые ходят на проукраинские митинги.

Недавно была в театре, разговорилась с пожилой женщиной в антракте, она давно приехала из России. «А правда, — спрашивает, — что все это в Буче инсценировка?». Я не пыталась ее в чем-то переубедить, сказала только, что у меня в телефоне полно таких «инсценировок». И расстрелянные окна, и видео, как мы ночью кипятим чайник на фоне обстрелов. Она так прониклась, что после спектакля говорит, мол, в этом месяце еще не давала цдаку — хочу отдать ее вам. Очень неловко было, но неудобно и отказаться, просто так неожиданно.

В нашем ульпане есть репатрианты из РФ, поддерживающие Украину, хотя считают Россию родиной. Мы так подружились с молодой парой из Москвы — у них уже виза на ПМЖ стояла, летом собирались приезжать, но когда 24-го февраля началась война — тут же улетели, не могли больше оставаться в России.