24-го проснулась от звуков, которые приняла за хлопки петард и фейерверк. На часах — 5.11 утра, вот, думаю, сволочи, ночь же еще… Пошла в туалет, а когда вышла — вижу, что-то не так. Везде свет горит, передо мной мама, мы испуганно смотрим друг на друга, и я спрашиваю: «Что, война?» Выбегает папа: «Да, война».

Домой уже не вернулись

Начало обещали 16-го февраля, но думала, пугают, поэтому испытала шок. Взрывы раздавались довольно близко — мы на Северной Салтовке живем, у окружной, откуда началось российское наступление.

После смерти тети осталась квартира, которую планировалось сдавать — квартирант должен был заехать 1 марта. В нашем доме убежища не было, а та квартира в 30 метрах от метро — туда и побежали. Транспорт не ходит, а гремит словно уже в соседнем дворе. Идти полчаса пешком, поэтому взяли минимум вещей и только внутренние паспорта — я была уверена, что вернусь, другого варианта даже не допускала.

Когда пришли на квартиру тети, папа пошел снимать деньги в банкомате, я за продуктами, а мама в аптеку. В свой дом уже не вернулись.

Я в Фонде Дружбы работаю, который помогает евреям репатриироваться, поэтому сразу пошла волна звонков с вопросом, как выбраться. К вечеру начали очень сильно стрелять, пришлось взять пледы, вещи и спуститься на ночь в метро. У колонны пристроились — полночи не спали, холод, ощущение ужаса, безысходности и непонимания за что тебе это все.

В 6 утра после комендантского часа заскочили в квартиру, привели себя в порядок, что-то приготовили, я сидела на горячей линии.

Вторую ночь опять провели в метро — на этот раз людей было так много, что место оставалось лишь на ступеньках, ведущих к платформе. Папу уложили, а мы с мамой сидели, облокотившись друг на друга — неудобно, холодно… Утром вернулись на квартиру, но к обеду греметь стало совсем близко, оконные рамы ходили ходуном. Пришлось снова идти в метро — взяли все, что смогли найти — старые одеяла, картонные коробки и т.п. Людей на платформе — море, практически все стояли. Переночевали там как-то, а на следующее утро начались бомбардировки, и с тех пор мы уже почти не поднимались наверх. Пять дней жили в метро, разве что в 6 утра выбегали домой, умывались, чистили зубы и возвращались.

Все время стояли в очереди — то за водой, то в туалет

Не знала, что перед турникетами в метро есть металлическо-бетонная дверь, которая поднимается и полностью блокирует вход. На ночь нас полностью закрывали, однажды три дня просидели. При обстреле дрожали даже огромные люстры.

Дети плакали, особенно груднички. Сходили с ума, на улицу ведь родители не выпускали. Потом уже стали приходить актеры из кукольного театра, волонтеры — рисовали, развлекали как могли.

Открыли туалеты — выглядели они как… дырки в полу. И никаких перегородок. По полтора часа стояли в очереди, по 4 человека запускали. Несколько розеток на всю станцию — часть использовали для зарядки гаджетов, а одну на чайник. Очередь туда на два часа, еще два часа заряжаешь свой телефон. И два часа стоишь, чтобы вскипятить воду.

Друзья из-за рубежа интересовались, мол, что ты делаешь в метро целый день. Поверьте, было чем заняться. Все время стояли в очереди — то за водой, то в туалет. Хотя волонтеры привозили еду, памперсы для детей, корм для животных. На момент нашего отъезда на этой станции жили две тысячи человек.

Хорошо, что по утрам работала аптека и несколько супермаркетов — очередь, конечно, адская, причем на улице — рискованно, но нужно ведь что-то есть. Я накупила печенья (магазинчики со сладким все распродавали) — делилась с семьей, сидевшей в метро безвылазно. Папа помогал носить воду, потому что недалеко от нашего подъезда был автомат.

А обстрелы продолжались. Огромный крытый базар у метро сгорел дотла. В супермаркет, расположенный чуть выше, было прямое попадание, там как раз люди стояли…

Буквально позавчера в соседнем с тетей доме от такого же попадания начался пожар. Моя школа в 200 метрах оттуда — полздания ракетой снесло. В нашем доме на Северной Салтовке вообще никого не осталось. Квартира полуразрушена — еще 2 марта прилетело в соседнюю 16-этажку, от чего у нас вылетели окна и сбило балкон.

О ситуации узнаешь от волонтеров, которые по просьбам жильцов снимают дом или определенный подъезд и отправляют видео, чтобы люди понимали, цела ли их квартира.

Перестаем слушать русскоязычную музыку

От нас 70 километров до границы с Россией — и сложно понять, за что такая участь русскоязычному Харькову. Многие друзья-харьковчане, никогда не говорившие на украинском языке, сегодня переходят на него, столь невыносимо для них общаться по-русски.

Мы перестаем слушать русскоязычную музыку. Когда слышу знакомую композицию, понимая, что этот артист поддерживает войну и Путина — странное чувство возникает.

Примечательно, что многие знакомые из России не звонят и не пишут. С 24 февраля ни я, ни мой папа, у которого есть друзья в Москве, не получили от них ни одного сообщения или звонка. Ты не обязан отвечать за Путина, но хотя бы позвони и спроси, живы ли мы. Знаешь ведь, где мы находимся, не раз бывал у нас на Северной Салтовке.

Из Харькова уезжали 3 марта. Сестра с семьей живет в Днепре, она и нашла перевозчика, который нас забрал. В Днепре на тот момент звучали сирены, но еще не было попаданий. Несмотря на это, уже на следующий день мы решили все вместе двигаться дальше. 5-го выехали в сторону Винницы и добрались до Молдовы, где на тот момент находилось все руководство Фонда Дружбы. Нам предоставили жилье, дали возможность пройти консульскую проверку, при этом работа не прекращалась — каждое утро мы отправляли гуманитарный рейс, минимум 150 человек на борту. Встретила в Кишиневе многих знакомых, посадила на рейс свою школьную учительницу.

17 марта прилетели в Израиль в чем были, даже документы не все забрали. С помощью друга сняли квартиру в Кирьят-Ата, люди очень много вещей отдали — кровать, диваны, продукты завезли, бытовую химию, игрушки (у сестры — двое деток). И еще в течение недели одежду привозили, плед, подушки — очень быстро собрали все необходимое для жизни.