Cookies managing
Cookie Settings
Cookies necessary for the correct operation of the site are always enabled.
Other cookies are configurable.
Other cookies are configurable.
Киев
Жена вела машину и на ходу кормила ребенка грудью
Павел Фишель, художник
Супруга Павла с младенцем
24 февраля около часа ночи позвонил друг из Черниговской области, живший на границе с Россией. «Собирайтесь, — говорит, — к утру может разразиться война». А мы в это время еще отходили от Covid-19 — сил никаких не было, решили лечь спать. Но не выспались — около шести утра меня разбудил другой приятель со словами: «Началось. Приезжайте к нам в Анатевку (еврейская деревня под Киевом под патронатом главного раввина Украины Моше Асмана, — прим. ред.), для вас забронирован номер».
Больше восьми человек втиснуть в машину не удалось
Стало ясно, что надо забирать всех родственников — в общей сложности, девять человек. Взяли с собой лишь пару футболок, иначе не поместились бы в легковушку. В пути выяснилось, что больше восьми человек в машину не сядет, включая двух старших детей (12 и 13 лет) и младшую дочь, которой было тогда три месяца.
Сначала заехали за тещей — сотрудницей Хеседа. Она вышла с чемоданом купленного накануне мяса, в другой руке принтер и мешок каких-то отчетов. «Как же, — говорит, люди зарплату не получат, если отчет не сдать». Она еще полгода писала отчеты, пока перемещалась по миру. Самой ответственной оказалась бабушка жены — она 1937 года рождения, успела побывать в эвакуации в годы Второй мировой. Посадили еще сестру жены, а моя сестра не поместилась, и прошла несколько километров пешком, где ее подобрал автобус и довез до заправки недалеко от поселка. Оттуда мы ее смогли забрать, а заправку эту на следующий день разбомбили.
Больше восьми человек втиснуть в машину не удалось
Стало ясно, что надо забирать всех родственников — в общей сложности, девять человек. Взяли с собой лишь пару футболок, иначе не поместились бы в легковушку. В пути выяснилось, что больше восьми человек в машину не сядет, включая двух старших детей (12 и 13 лет) и младшую дочь, которой было тогда три месяца.
Сначала заехали за тещей — сотрудницей Хеседа. Она вышла с чемоданом купленного накануне мяса, в другой руке принтер и мешок каких-то отчетов. «Как же, — говорит, люди зарплату не получат, если отчет не сдать». Она еще полгода писала отчеты, пока перемещалась по миру. Самой ответственной оказалась бабушка жены — она 1937 года рождения, успела побывать в эвакуации в годы Второй мировой. Посадили еще сестру жены, а моя сестра не поместилась, и прошла несколько километров пешком, где ее подобрал автобус и довез до заправки недалеко от поселка. Оттуда мы ее смогли забрать, а заправку эту на следующий день разбомбили.
Ехали на типично «еврейском» автомобиле — с бабушкой, скрипкой, а в багажнике завалялся томик «Белой гвардии» Булгакова
На второй день войны в Анатевке жена спустилась в убежище с детьми — а там холодно, дети кричат, по Житомирской трассе постоянно шла какая-то военная техника — украинская ли, русская, черт его знает…
В воскресенье утром раввин Моше Асман спросил, кто может организовать эвакуационную колонну, и Шура (моя жена) за это взялась. Составила список семей с машинами и тех, у кого осталось место для дополнительных пассажиров. Всего вышло 17 авто и два автобуса. Сразу возникла проблема: не хватало водителя с правами категории D, позволяющими водить автобус. Совершенно случайно среди нас оказался гражданин США, у которого был обратный билет на 24-е — он просто не успел улететь. И, о чудо, у этого американца оказались такие права — благодаря ему удалось вывезти десятки людей. По предложению рава Асмана перед отъездом заложили здание иешивы, потом всем раздали по багету, и колонна с полицейским сопровождением двинулась в путь. Пришлось оставить кучу вещей — кресло для младенца, например. Долго спорили брать ли скрипку, на которой играет сестра Шуры. В результате ехали на типично «еврейском» автомобиле — с бабушкой, скрипкой, а в багажнике завалялся томик «Белой гвардии» Булгакова.
Французский выбор
Условие было одно — до границы не останавливаемся. Ехали мы часов десять, причем за рулем сидела жена, я автомобиль не вожу. Параллельно на ходу ей приходилось кормить ребенка грудью.
На границе с Молдовой мы оказались практически ночью. Пограничники попросили Шуру выйти, а предчувствия у нее после изнурительной дороги были нехорошие. «Давайте за угол зайдем», — предложил человек в погонах. Мы, грешным делом, подумали, что деньги вымогать будет, а там — гора памперсов, влажных салфеток и т.д. «Если что-то нужно, берите, пожалуйста».
Все отели в Кишиневе были забиты, и волонтеры отправили нас в Бельцы, где поселили в двух домах. Хозяева — баптисты — фантастические ребята. Сутки мы приходили в себя, а потом уступили место следующей партии беженцев. А нас подхватили другие молдаване, ехавшие в Румынию (в одну машину, напомню, все не вмещались). Чудесные люди, но по дороге завели разговор о том, что «не все так однозначно». «А если на Молдову нападут, — конечно, сдадимся, — говорят, — разве мы можем сопротивляться».
В Румынии нас встретила молодая супружеская пара — оставили нам свою большую квартиру, а сами ушли к друзьям. Мама и бабушка жены решили осесть в Германии, а моя сестра полетела к сыну, живущему в Швеции.
Нас же все тянули в разные стороны — в Эстонию (там живет мой брат), Израиль, Германию. Но пока нужно было где-то провести шабат, и Бейт-Хабад снял нам номер в одном из отелей города Клуж-Напока. Там и произошла ключевая для нас встреча. Местный университет славится факультетом ветеринарии, куда приезжает учиться еврейская молодежь, причем, мальчики преимущественно из Израиля, а девочки — из Франции. В тот шабат за одним столом с моей женой в Бейт-Хабаде оказалась парижанка Карин, прилетевшая к своей дочери-студентке. Удивительно отзывчивый человек, на следующий день она вдруг говорит, мол, для такой большой семьи нужна община, школа для детей и т.п. Надумаете в Париж — помогу, чем смогу.
Это был самый экзотический и не очень рациональный вариант, но… мы решили попробовать.
В воскресенье утром раввин Моше Асман спросил, кто может организовать эвакуационную колонну, и Шура (моя жена) за это взялась. Составила список семей с машинами и тех, у кого осталось место для дополнительных пассажиров. Всего вышло 17 авто и два автобуса. Сразу возникла проблема: не хватало водителя с правами категории D, позволяющими водить автобус. Совершенно случайно среди нас оказался гражданин США, у которого был обратный билет на 24-е — он просто не успел улететь. И, о чудо, у этого американца оказались такие права — благодаря ему удалось вывезти десятки людей. По предложению рава Асмана перед отъездом заложили здание иешивы, потом всем раздали по багету, и колонна с полицейским сопровождением двинулась в путь. Пришлось оставить кучу вещей — кресло для младенца, например. Долго спорили брать ли скрипку, на которой играет сестра Шуры. В результате ехали на типично «еврейском» автомобиле — с бабушкой, скрипкой, а в багажнике завалялся томик «Белой гвардии» Булгакова.
Французский выбор
Условие было одно — до границы не останавливаемся. Ехали мы часов десять, причем за рулем сидела жена, я автомобиль не вожу. Параллельно на ходу ей приходилось кормить ребенка грудью.
На границе с Молдовой мы оказались практически ночью. Пограничники попросили Шуру выйти, а предчувствия у нее после изнурительной дороги были нехорошие. «Давайте за угол зайдем», — предложил человек в погонах. Мы, грешным делом, подумали, что деньги вымогать будет, а там — гора памперсов, влажных салфеток и т.д. «Если что-то нужно, берите, пожалуйста».
Все отели в Кишиневе были забиты, и волонтеры отправили нас в Бельцы, где поселили в двух домах. Хозяева — баптисты — фантастические ребята. Сутки мы приходили в себя, а потом уступили место следующей партии беженцев. А нас подхватили другие молдаване, ехавшие в Румынию (в одну машину, напомню, все не вмещались). Чудесные люди, но по дороге завели разговор о том, что «не все так однозначно». «А если на Молдову нападут, — конечно, сдадимся, — говорят, — разве мы можем сопротивляться».
В Румынии нас встретила молодая супружеская пара — оставили нам свою большую квартиру, а сами ушли к друзьям. Мама и бабушка жены решили осесть в Германии, а моя сестра полетела к сыну, живущему в Швеции.
Нас же все тянули в разные стороны — в Эстонию (там живет мой брат), Израиль, Германию. Но пока нужно было где-то провести шабат, и Бейт-Хабад снял нам номер в одном из отелей города Клуж-Напока. Там и произошла ключевая для нас встреча. Местный университет славится факультетом ветеринарии, куда приезжает учиться еврейская молодежь, причем, мальчики преимущественно из Израиля, а девочки — из Франции. В тот шабат за одним столом с моей женой в Бейт-Хабаде оказалась парижанка Карин, прилетевшая к своей дочери-студентке. Удивительно отзывчивый человек, на следующий день она вдруг говорит, мол, для такой большой семьи нужна община, школа для детей и т.п. Надумаете в Париж — помогу, чем смогу.
Это был самый экзотический и не очень рациональный вариант, но… мы решили попробовать.
Йоси, сын Павла Фишеля
«Внимание, украинские евреи»
В Париже нас приняла невероятная ортодоксальная ашкеназская община — Оэль Авраам. Помню, как мы пришли на Пурим, глава общины задержал нас на минутку, открыл дверь в зал и торжественно произнес: «Внимание, украинские евреи» (улыбается). Посадил меня на свое кресло — это было очень занятно.
В эту общину ходил покойный отец Карин, и ей казалось, что он словно завещал нам свое место. В синагоге пустовали апартаменты кантора, в которые нам предложили вселиться. Потом выяснилось, что вся община что-то покупала в эту квартиру — диваны, тарелки и т.п. Здесь люди по очереди читают Тору, любой может вести молитву, люди удивительно образованы в религиозном плане и ведут абсолютно ортодоксальный образ жизни, хотя многие снимают кипу, выходя из синагоги. Сама синагога расположена в XVI квартале, кроме нее, на нашей улице еще три синагоги, а в районе живет 20 000 евреев.
Мы живем в квартире кантора по сей день, сын прошел бар-мицву в «Оэль Авраам», а в этом году меня избрали Хатан Берешит. Степень принятия очень высокая, хотя в общине нет ни одного русскоязычного.
Старших детей мы поначалу определили в школу «Раши», где к ним фантастически относились, но разговаривали исключительно на английском. И мы перевели их в обычную государственную школу, где есть интеграционный класс. Они отлично сдали тесты, но нас предупредили, что будут следить за поведением Йоси. Оказалось, что во Франции запрещены внешние проявления религиозности в общественных местах, а мой сын вообще никогда головной убор не снимал, и когда от него потребовали это сделать, начал возмущаться фразой из «Трех мушкетеров»: «Пуркуа па?». Он то и дело выкрикивал эти слова, и педагоги решили, что мальчик нездоров, раз не хочет снимать кепку. Но, в конце концов, дети оказались в классической районной школе — с хулиганами, сложившимися группками — такой вот опыт интеграции.
В Париже нас приняла невероятная ортодоксальная ашкеназская община — Оэль Авраам. Помню, как мы пришли на Пурим, глава общины задержал нас на минутку, открыл дверь в зал и торжественно произнес: «Внимание, украинские евреи» (улыбается). Посадил меня на свое кресло — это было очень занятно.
В эту общину ходил покойный отец Карин, и ей казалось, что он словно завещал нам свое место. В синагоге пустовали апартаменты кантора, в которые нам предложили вселиться. Потом выяснилось, что вся община что-то покупала в эту квартиру — диваны, тарелки и т.п. Здесь люди по очереди читают Тору, любой может вести молитву, люди удивительно образованы в религиозном плане и ведут абсолютно ортодоксальный образ жизни, хотя многие снимают кипу, выходя из синагоги. Сама синагога расположена в XVI квартале, кроме нее, на нашей улице еще три синагоги, а в районе живет 20 000 евреев.
Мы живем в квартире кантора по сей день, сын прошел бар-мицву в «Оэль Авраам», а в этом году меня избрали Хатан Берешит. Степень принятия очень высокая, хотя в общине нет ни одного русскоязычного.
Старших детей мы поначалу определили в школу «Раши», где к ним фантастически относились, но разговаривали исключительно на английском. И мы перевели их в обычную государственную школу, где есть интеграционный класс. Они отлично сдали тесты, но нас предупредили, что будут следить за поведением Йоси. Оказалось, что во Франции запрещены внешние проявления религиозности в общественных местах, а мой сын вообще никогда головной убор не снимал, и когда от него потребовали это сделать, начал возмущаться фразой из «Трех мушкетеров»: «Пуркуа па?». Он то и дело выкрикивал эти слова, и педагоги решили, что мальчик нездоров, раз не хочет снимать кепку. Но, в конце концов, дети оказались в классической районной школе — с хулиганами, сложившимися группками — такой вот опыт интеграции.
Нафаня, дочь Павла Фишеля
Дочка в свои 13 лет поступила в консерваторию
В Украине наша старшая девочка — Нафаня, занималась классическим вокалом и даже стала в 12 лет победителем международного конкурса для академистов «Премьер». Здесь она поступила во все предложенные ей музыкальные школы, но во Франции до 18 лет поют только хором. Ее даже приняли в хор при Парижской филармонии, в программе которого половина песен на идише, что-то цыганское и немного на итальянском. Так странно…
Мы договорились о прослушивании в консерватории, педагоги которой были настолько поражены, что сами нашли фонд, который профинансировал учебу Нафани. И она в свои 13 лет поступила в консерваторию, где учится с людьми вдвое, а то и втрое старше нее.
В Украине наша старшая девочка — Нафаня, занималась классическим вокалом и даже стала в 12 лет победителем международного конкурса для академистов «Премьер». Здесь она поступила во все предложенные ей музыкальные школы, но во Франции до 18 лет поют только хором. Ее даже приняли в хор при Парижской филармонии, в программе которого половина песен на идише, что-то цыганское и немного на итальянском. Так странно…
Мы договорились о прослушивании в консерватории, педагоги которой были настолько поражены, что сами нашли фонд, который профинансировал учебу Нафани. И она в свои 13 лет поступила в консерваторию, где учится с людьми вдвое, а то и втрое старше нее.
Произведения Павла Фишеля
(c) Павел Фишель
Павел Фишель в своей парижской мастерской
Мне на первые полгода предоставили оплачиваемую мастерскую в самом центре — около собора Нотр Дам. Друзья стали показывать мои работы разным галеристам и наткнулись на какой-то вечеринке на тетю, заявившую: «Я никогда в жизни не буду выставлять такие работы. От них несет старым восточноевропейским искусством». Это угнетает…
Позднее нам удалось перевезти большую часть работ в Париж, и Шура говорит, давай, мол, устроим для друзей что-то вроде распаковки — люди будут открывать, смотреть… Пришла местный эксперт, сказала, что у нее на все про все пять минут, но в итоге проторчала у нас три часа. Все подходила и спрашивала у Шуры: и это ваш муж написал, и это? В тот вечер я получил некоторое признание, и жизнь изменилась. Что-то отобрали на одну выставку, что-то на другую, появился оценщик, завязались дружеские отношения.
Жена все это время продолжает работать в European Jewish Cemeteries Initiative (ESJF). Параллельно она поступила здесь в аспирантуру — у нее еще в Украине был написан, но не защищен докторат.
Так или иначе, свою жизнь мы уже связываем с Францией, тем более, что в Киеве родственников не осталось.
Позднее нам удалось перевезти большую часть работ в Париж, и Шура говорит, давай, мол, устроим для друзей что-то вроде распаковки — люди будут открывать, смотреть… Пришла местный эксперт, сказала, что у нее на все про все пять минут, но в итоге проторчала у нас три часа. Все подходила и спрашивала у Шуры: и это ваш муж написал, и это? В тот вечер я получил некоторое признание, и жизнь изменилась. Что-то отобрали на одну выставку, что-то на другую, появился оценщик, завязались дружеские отношения.
Жена все это время продолжает работать в European Jewish Cemeteries Initiative (ESJF). Параллельно она поступила здесь в аспирантуру — у нее еще в Украине был написан, но не защищен докторат.
Так или иначе, свою жизнь мы уже связываем с Францией, тем более, что в Киеве родственников не осталось.
Свидетельство записано 11 сентября 2023