Эта история началась для меня в декабре 2021-го, когда бывший муж позвонил из Израиля — у нас дочь 22 лет и маленькая внучка. «Срочно вывози малышку, через две недели у вас начнется война», — сказал он тогда. «О чем ты говоришь!», — вспылила я.

Прошло две недели, война не началась, я ему ввернула, мол, зря панику поднял. К 16 февраля некоторые израильтяне уехали, но я надеялась, что обойдется.

В 4 года отец так убегал из Севастополя под фашистскими бомбами

Я в пять утра встаю — маме памперсы нужно поменять, собаку выгулять и 6.45 сесть на автобус, идущий в Анатевку — там наш садик-школа.

24-го поднялась как обычно и услышала какой-то хлопок. Мало ли, думаю. А в половине шестого утра раздались приглушенные звуки — поняла, что это взрывы. Вижу, как открываются двери подъездов, из разных домов начинают выходить люди с сумками и чемоданами, быстро садятся в машину и уезжают. Мимо проносятся соседи. Пишу знакомому, он отвечает: «Оля, началось…» (всхлипывает). Позвонил водитель развозки, советовал валить из Киева как можно скорее.

Вышла в коридор, там соседи говорят о тревожном чемоданчике. Сложила большую сумку — мамины лекарства, средства для измерения сахара, измерения давления и т.д.

Я с родителями живу — папе 85 лет, а маме 86. Она практически не передвигается, когда я уезжала на работу, домой приходила соцработник, — у мамы диабет, кардиостимулятор, болезнь Альцгеймера, нужен постоянный уход.

В первый день мы слышали сирену, но не могли спуститься в подвал — мама просто не дошла бы. Я заклеила окна остатками скотча, соседи дали раскладушку, вытащили ее в коридор, я навалила туда одеял, перенесла маму, посадила папу, вывела собак — так мы целую ночь и просидели. Отец постоянно рассказывал, что когда ему было 4 года, он так убегал из Севастополя под фашистскими бомбами. Сейчас, говорит, мне 85, и нас опять бомбят.

В первые дни все силы уходили на то, чтобы обеспечить родителей продуктами и лекарствами. Очереди дикие. А где я инсулин возьму? 25 февраля мы должны были ехать в Институт сердца, где маме ставили кардиостимулятор. Я позвонила, прием отменили, я в дикой панике — у нее же полная блокада. А если, не дай бог, что-то случится с этим кардиостимулятором.

С другой стороны, казалось, еще пару дней и все закончится. Как сон, закроешь глаза, потом откроешь — и все хорошо. Очень страшно было на третий или четвертый день — у нас в районе метро Дружбы народов упали обломки ракеты. Сильно грохнуло, стекла задрожали… И не знаешь ведь, чего дальше ждать. Меня жизнь к такому не готовила. Маму я сразу вытащила в коридор и там положила, а папа спал в комнате, я матрасом просто заклеила окно.

Помню, как собаку хоронили под домом — сирена вопит, где-то бахает

Бесконечно сидела во всех чатах и мессенджерах — очень хотелось получить какое-то подтверждение, что скоро все пройдет. Неужели мои родители, эвакуировавшиеся в детстве от фашистов, через 80 лет заслужили бегство от бомб рашистов. От «старшего брата», решившего в своих бредовых фантазиях, что нас нужно от чего-то спасать.

Я понимала, что родителей нужно вывозить, но понимала и то, что мама просто не перенесет сидячий переезд. Поэтому решила, как будет — так будет. Но начался Адар — месяц чудес, и мне начали со всех сторон кидать телефоны для эвакуации.

Через пару дней подруга из синагоги Бродского пишет: Оля, быстренько звони по этому номеру, они лежачих вывозят. Сошлись на такого-то, знаете, как это в еврейском мире бывает. Но согласились забрать только маму, а папа должен ехать отдельно с собакой.

Две собаки у меня были — примерно по 11 лет. Одна разгрызла лапу, 4 марта зять отвез ее к ветеринару, и врач говорит: полная ампутация лапы, либо усыпление. Я понимаю, что значит в этих условиях ампутация лапы — антибиотиков нет, полная неопределенность… В общем… Зять привез тело собаки обратно, я помню, как ее хоронили под домом — сирена вопит, где-то бахает буквально над ухом, я, зять и наш управдом копаем ямку. И в этот момент все равно — накроет, не накроет. Представила тогда на минуту, что, если не собаке, а родителям понадобится помощь. И очень стало страшно.

Дочка с внучкой к тому времени уже улетели в Израиль. И вот после шабата мне перезвонила подруга: рав Блайх спрашивает о твоей семье — пообещал решить вопрос. А в воскресенье 13 марта с израильского номера мне сообщили о рейсе для лежачих, на который возьмут нас всех.

Утром в понедельник за нами заехала машина, и отвезла к синагоге на Щекавицкую. Добрались до Одессы, там переночевали, и двинулись на границу с Молдовой. На КПП Староказачье проблема: вас выпустим без проблем, но водителей не можем. Договаривайтесь, чтобы со стороны Молдовы подогнали автобус, а вы перейдете границу пешком. Большинство пассажиров могли это сделать, но не моя мама и 26-летняя девушка с ДЦП.

В итоге поехали на другой переход — Паланка. Ждали там почти до полуночи, и когда уже началась истерика, подъехали три автобуса и молдавские пограничники помогли перенести лежачих. Так в грузовом автобусе, на одеялах доехали до Кишинева.

Молдавская солидарность

В Молдове нас определили в небольшой отель, в квартале от синагоги, бесконечно благодарна ее волонтерам. На следующий день пришли врачи, проверили состояние мамы, расспрашивали, что и как, если требуется медикаментозная помощь — без проблем, нужно в больницу — положим.

Еще вспомнилось. Нам в основном давали макароны, а мама у меня диабетик, ей нельзя. И готовить негде. Я пошла в супермаркет — купить гречневые хлопья, которые просто заливаются горячей водой. В общем, заблудилась, и тут подходит женщина в возрасте — я ей объяснила, что не местная, из Киева, и тут она как начнет: да будь проклят этот Путин, будь проклята эта война! Рассказывает, что ее сестра из Тюмени убеждает, что «работают» исключительно по военным объектам, гражданские не страдают. «А ты приезжай сюда, посмотри на этих детей, на женщин — они приехали голые, босые», — пытается «молдаванка» ее переубедить. И продолжает: «Закончится все это, а я знаю, что оно закончится, и Украина победит — отправлю свою пенсию на восстановление». И тут просто достает из кошелька деньги — купи, говорит, маме, что надо. Я отказываюсь, у меня же есть, слава богу, украинская карточка. Нет, говорит, возьми, потому что никто не знает — я вот в центре Кишинева живу, а вдруг мне с одной сумкой придется отсюда убегать. Если вы их не остановите, у нас может быть то же самое.

И то правда, у них же Приднестровье под боком. С одной стороны, чувствуешь себя нищей, с другой — понимаешь, что человек готов с тобой поделиться от всей души. Бог посылает таких людей. Есть много чудес, которые мы можем назвать совпадением, и тем не менее.

И о собачке нашей заботились — Соня Сотник помогла сделать паспорт, прививки, тут же связалась ветеринаром, вызвала и оплатила такси… Врач посмотрел, чипировал, но через пару дней 11-летний кобель начал кашлять — он сердечник. Я снова звоню Соне — записала меня к кардиологу-ветеринару, лично договорилась с хозяином клиники, вызвавшей нужного врача в ее выходной! И эта женщина специально пришла, чтобы посмотреть мою собаку.

Людей, защищающих свой дом, не победить

В Израиль нас репатриировала «Ихуд Ацала» 27 марта — забрали прямо из гостиницы, привезли в аэропорт, кто-то подвез инвалидные кресла, донесли багаж. Человек по имени Ури персонально нас сопровождал — от паспортного контроля и дальше. Для погрузки в самолет пригнали какую-то специальную машину, подняли четырех колясочников. С нами летели наши кураторы — Аарон и Акива. «Девочки, не бойтесь, мы летим с вами, все будет хорошо, все сделаем». Это здорово поддерживало на самом деле.

В Израиле уже сняли квартиру, оформляем документы.

Путин не понимает, с кем связался. Даже если он займет всю территорию, его будут гасить из-за каждого куста. Причем, все — и русские, и украинцы, и евреи. Все, кто живет на этой земле. В этом я абсолютно уверена. Возможно, это произойдет не так быстро, как нам бы хотелось. Но мотивация тех, кто защищает свой дом, отличается от тех, кто пришел этот дом отнять.