24-го, примерно в 5.15 утра недалеко от нас упал снаряд, посыпалась штукатурка. Я рано встаю, а сын девятилетний от взрыва проснулся, пришлось успокаивать, что-то объяснять… Мы в частном доме жили на Левом берегу, откуда все и началось. Еще в 2014-м поселок Сорокино сделали буферной зоной, здесь периодически постреливали, но до нас не долетало. А последние пару лет вообще спокойно было.

Прямо из асфальта торчал снаряд

Но 24-го минут через десять после первого взрыва упал снаряд на соседнюю улицу. Прямое попадание в дом, убило семью, а у нас задрожали стекла, упали люстры в спальне и на кухне. Тут уж Саша проснулся по-настоящему, сильно испугался и стал кричать. До этого я словно не верила в происходящее.

В шесть утра отключили свет, вышла на улицу — у разбитого дома и полиция, и скорая, и пожарная. А прямо напротив него живут мои друзья — у них стекла выбило, шифер снесло.

Потом обстрелы участились, пришел старший сын, он отдельно живет. Решали, что делать с родителями — у меня мама лежачая, осенью прошлого года инсульт перенесла. Но родители решили остаться, мол, кто нас тронет. А я с детьми поехала в город. Старший к товарищу пошел, а я с младшим — к друзьям. И каждый день утром приезжала к родителям — памперсы поменять, лекарства привезти, покормить. Прилеты были, свист снарядов, но ездила, пока могла…

Однажды, заезжая в наш частный сектор, просто кричала в машине от страха, пока не доехала до ворот. Вокруг горели дома, машины, прямо из асфальта торчал снаряд, брусчатка вся вывернута была, шлакоблоки валялись. Успокоилась, только увидев родителей.

В другой раз знакомый попросил к его родителям заглянуть — это через три улицы. Я тогда машину оставила и ползла по кустам — все свистит, дома разрушены, горят…

Последний раз была у родителей 7 марта — хотела забрать, с двумя мужчинами договорилась, чтобы маму вынести. Мы до машины донесем, говорят, но, если честно, неизвестно, где спокойнее. Тогда слухи ходили, что ДНР и чеченцы уже на Левом берегу, и здесь уже все заканчивается, а в других районах только начинается. И мама с папой решили остаться…

Больше я к ним приехать не смогла. Пошли интенсивные бои, взорвали Пост-мост, когда последний раз ехала, видела гражданскую машину расстрелянную и кровью залитую. 12 марта, когда начали обстреливать центр, хотела забрать старшего сына к нам в Ильичевский район — там меньше стреляли.

В общем, подошла к Главпочтамту и не поверила своим глазам. Горело все — центр невозможно было узнать. Почтамт, больница, девятиэтажки пылают с выбитыми окнами, машины. Вдвоем мы были с подругой — Леной, она хотела посмотреть, что с ее квартирой.

Нас как учили — от подъезда к подъезду. И тут перед нами в 200 метрах снаряд попадает в мусоровоз.

Мы обошли аккуратно, перешли через Проспект Мира, сына не нашла, дверь заперта, побежала по всем подвалам, фамилию выкрикивала — без толку. Стали возвращаться, и я такое только в кино видела — балконы лежат, стекла, вещи, выброшенные взрывной волной, машины за ночь выгорели — просто нельзя пройти. Забежали в один подъезд, у мужчины спрашиваю, когда все случилось? Он говорит, первый самолет прилетел в 11 часов вечера, попал в машину, припаркованную во дворе. Потом начался сильный обстрел, а в три ночи еще один самолет. Тишина такая стояла, люди даже кушать не варили — уже полдень был, но никто еще не выходил. Жильцы лежали в квартирах, кричали, но полицейский сказал, что больницы переполнены, некуда класть…

И тут нас предупредили, что танки идут — будет сильный бой, уходите. Лена заплакала, мол, мы отсюда с тобой никогда не выберемся. Я говорю, выберемся, дети нас ждут. Стали мелкими шажками перебегать, только вышли из подъезда, в 50 метрах разорвался снаряд, мы в другой подъезд, и такими короткими перебежками — пока они перезаряжают, старались пробежать как можно больше.

Никто из родных не знал, живы мы или нет, а у меня две сестры в Израиле живут. В тот день удалось отправить смс от магазина «1000 мелочей» — только там Сеть была.

Когда вдалеке падали бомбы — на «Азовмаш», например, мы не пригибались. А когда летел самолет над «1000 мелочей», тогда люди упали на землю. Я Лене говорю, и нам надо, другие уже научились. В общем, вернулись мы к вечеру не солоно хлебавши.
Был и позитивный момент — соседи стали друзьями, мы с Леной были в таком шоке, что увидев наши глаза, они сразу налили стопку самогонки, мы даже разговаривать не могли. Тогда поняла, почему во время войны сто грамм имели такое значение.

Ели два раза в день — в восемь утра и ближе к обеду

2 марта отключили связь, 4-го — свет, а 6-го — газ. Некоторые женщины истерили, мужчин нервировали, а им воду добывать, костер разжигать. С такими — то пошутишь, то обнимешь, то обматеришь — глядишь, успокоилась. Даже 8 марта праздновали, у кого-то шоколадка осталась — по кусочку каждой досталось. Спишь в коридоре под десятью одеялами, не знаешь, проснешься ли. Когда самолет кружит, дети боятся, кричат, прижимаются к земле. Молитвы читали — помню Эльвира, как самолет летит, голову обхватит, и молится. В квартире было ужасно холодно — губы обветрились, руки, нос. Дети болели, а как родители выжили — вообще не знаю.

Ели два раза в день — в восемь утра, и примерно в час-два дня. Есть хотелось страшно, но понимали, что если каждый будет сам за себя — не вытянем. Каждый кусочек хлеба делили, супы вместе варили, кто-то тушенку свою достал, другой курицу целую принес в перьях, а мы дров ему подкинули. Всех кормили, старики ведь были, которые не могли себя обслужить.

Сына потом нашла, спасибо его начальнику — он владеет Интернет-провайдером «Тринити». Когда начались обстрелы, несколько десятков человек прятались в их офисе, Сергей в том числе. Украинские военные приходили туда ремонтировать рации, телефоны и т.п. Кто-то увидел и сдал. Потому что вскоре напротив офиса поселился снайпер, и как только кто-то пытался выйти, начинал стрелять — неважно, старик, или с собакой погулять. Из окон приходилось выбираться. Потом, когда обстрелы усилились, шеф подогнал автобус и отвез всех к себе на дачу на Белосарайскую косу. Но, как бы то ни было, со 2 до 18 марта от сына не было вестей.

На моих глазах взорвался дом

18 марта начали сильно бомбить Ильичевский район — на моих глазах взорвался дом — как в кино, доски летят, дым, и я все это из окна вижу. Тогда решили, что нужно бежать. Нас было три семьи на машинах, потом увидели колонну таких же гражданских машин — белые ленточки цепляли, на стеклах писали «Дети». Но никто не прекращал огонь, не было никакого зеленого коридора. Люди просто ехали под обстрелами, и мы за ними. Колонна ехала на бешеной скорости, сквозь уличные бои, все свистело и взрывалось. Ботинки солдатские валялись, каска, танк стоял, ящики со снарядами пустые, патроны…

По обочинам стояли люди и просили взять хотя бы одного человека, нам соседи хотели отдать ребенка, но машина была полная… Хотя я всегда людей подбирала, когда к родителям ездила, деньги мне совали, но разве ж за такое можно брать.

Блокпосты начались ближе к Мангушу — вещи досматривали, фото требовали удалить с телефонов. Нашел солдат у меня одно фото, спрашивает, что это?
— А вы не видите, дом разрушенный.
— Надо удалить.

Долго копался в телефоне. У Токмака другой блокпост — стоят, матерятся, шутят. Стрелять начали, поворачиваю голову — выстрелы прекратились. Потом опять, очередями. Я не выдержала: «Можно хотя бы здесь не стрелять, видите же, что гражданские». Один извинился, мол, сейчас пойду, скажу. А другой, рыжий, завелся: «Это война, вы что, не понимаете». Я говорю, а ты загляни в машину, там ребенок сидит, который ночами не спит, и объясни ему, что это война. Когда он шарахается от твоих выстрелов и взрывов. Пойди, объясни ему это. Он в ответ: «Вы нас орками называете». Ну, я зубы сцепила, потому что начни пререкаться, там бы и осталась. Будете еще смотреть чемоданы, спрашиваю? Второй говорит: закрывайте и езжайте.

Я бЕндеровка?

На следующем блокпосту один остановил, проверил и попытался завести беседу, мол, в Украине живут одни бЕндеры.
— А кто для вас бЕндеры? Я с вами на русском разговариваю, я бЕндеровка?
— За 2014-й год они нам за все заплатят. Этим будет конец.
— А этим, это кому? Мне?
— Нет, нацикам. «Азовцам», не один «азовец» живым не выйдет.
— Вы считаете, мы плохо жили? Посмотрите на нашу колонну, на машины.
— Нет, мы придем, наведем порядок.
— Мой порядок — это моя жизнь, когда я просыпаюсь утром, рядом семья, родители. Днем работа. Вечером сон. Это порядок. А не то, о чем вы говорите.

У Полог стояли чеченцы.
— Выходи! Ты что, не знаешь, что нельзя окна тонированные?
— Я так купила машину. Откуда я могу знать, у меня со 2 марта нет связи.
— Ты что, Интернет не смотришь?
— Еще раз повторяю, со 2 марта нет никакой связи.
— Снимай!
— Я женщина, не знаю, как тонировка снимается.
— Я тебе сейчас автоматом помогу.

Напарник его отвел в сторону, ну, че ты, мол, успокойся. А мне говорит, дома снимешь, езжай.

Когда на первом нашем КПП увидела украинский флаг — никогда так не радовалась, что живу в Украине. До войны я одинаково хорошо относилась ко всем, считая, что виновата политика. А сейчас… У меня подруга в Москве живет, а я не могу с ней общаться. Все как-то за один миг перевернулось.

Младший сын после пережитого от каждого стука шарахается
До сих пор не знаю, где многие мои друзья, на связь не выходят, живы ли… Один знакомый с женой в разводе, а она их сына у бабушки с дедушкой оставила. И связи нет. Я говорю, давай данные — тоже искать буду. Буквально через 10 минут перезвонил: «Не надо никого искать. Начался обстрел, они спрятались в подвал, снаряд попал в дом, убило всех». Соседи похоронили в огороде — тестя, тещу, их старшего сына и сына моего приятеля.

Никогда это не забудется, даже по внутренним мариупольским чатам видно. Хотя некоторые по-прежнему оправдывают Россию, мол, ее спровоцировали. На бомбардировки, обстрелы и танковые марши спровоцировали?

У меня младший сын очень впечатлительный, я пыталась его психику уберечь. Хотя он и сейчас от каждого стука шарахается. Когда в Запорожье были, где-то на Хортице грохнуло, он выбежал из комнаты и разревелся. Кричал и трясся, еле успокоили. Девочка у него есть знакомая, с которой он занимался танцами. А у нее старшая сестра с 4-летней дочкой. Их семья тоже варила еду на улице, когда упал снаряд, и сестру с дочкой убило. А Диане, которая с Сашей танцевала в одном клубе, осколок попал в голову, и раздробило пятку. Отец их в Facebook пишет и постоянно плачет. Диану вывезли в Германию на операцию.

Знакомого моего просто выгнали из дома — чеченцы пришли, сказали, уходи, сейчас здесь будет бой. Рассказывает, что их посадили в автобус, довезли до Ярославля, а потом он через Москву в Грузию выбрался. Он моряк, с татуировками, правда, старыми. Все равно на КПП цеплялись, один говорит напарнику: ну задай ему пару вопросов, не понравится, как ответит, тормозни. Послать их хочется, но сжал зубы, отпустили. Когда вернулся в автобус, а это почти на границе было и в основном грузины ехали, начали его обнимать и в гости на хачапури приглашать.

Девочка моя знакомая в апреле только вышла из подвала. Я вернуться за родителями должна, а она говорит — не надо, там страшно, тела на улице валяются.

По-другому на русских людей стала смотреть

В Бердянске, когда нас кормить начали, мы хлеб целовали. Не должно так быть. Мы в детском лагере там остановились, связь появилась, и соседка написала, что в дом попало. А 7 апреля другая соседка сообщила, что ее брат шел и видел, живы родители, дом почти цел и соседи их кормят. Приходят и варят на костре.

Потом начала искать волонтеров, которые могли бы вытащить родителей, сама пыталась вернуться и забрать их — не вышло. Что делать? Мама после инсульта, а у папы гангрена началась. Думала уже заезжать со стороны России и ДНР через Новоазовск.

К кому только не обращалась — и в МЧС ДНР, и в МЧС России. Когда узнала, что у отца гангрена, звонила в комендатуру, просила гуманитарную помощь им дать — лекарства хотя бы. Какое там…
У меня папа еврей, набрала из Запорожья куратора Хеседа, а она дала мне номер нашего раввина Мендла Коэна. Он единственный, кто согласился помочь — буду за него молиться. Даже не стал спрашивать, хожу я в общину или нет. И буквально на следующий день прислал фото родителей в машине. Сейчас они в Ростове, ждут репатриации в Израиль, как и я. Мои евреи меня и вытащили. И моих родителей.

Правда, двоюродная сестра в Россию приглашала, она из Мариуполя, с 2014 года там живет — все понимает, всей душой помочь хочет. Но перед Россией у меня шлагбаум какой-то. По-другому на русских людей стала смотреть, не была такой раньше. Всегда знала, что в каждом народе есть люди-гавно, и по ним нельзя судить всех остальных. Но сейчас — не знаю. У многих есть там родственники, повторяющие: мы вас освободим.

Cколько семей так разругалось. Им объясняешь, что уничтожили город, дети гибнут, роддом разбомбили, драмтеатр — все намного страшнее, чем в вашем телевизоре.

Старший сын Оксаны — Сергей, оператор техподдержки Интернет-провайдера «Тринити»

Мы с женой жили на Восточном — это ближайший район к линии разграничения с ДНР, и в пять утра 24-го услышали вдалеке взрывы, но не придали значения. А в семь прогремел сильный взрыв, я открыл окно и услышал сирену.

Уехали на другой конец города к сослуживцу, думали, туда не достанут. 3 марта пошли добывать еду, и прямо надо головой стали лететь снаряды и ложились рядом. После этого перебрались в офис нашей компании «Тринити», где на цокольном этаже жили порядка 30-40 человек.

В тот же день пошли с коллегами закупаться, а ВСУ уже открыли магазины и сказали, пусть лучше припасы достанутся жителям, чем оккупантам. И тут в «Сильпо» прилетело — он весь сложился и горел, рядом падали «Грады», а мы пытались вынести какие-то продукты.

По-настоящему жарко стало 5-6 марта — и обстрелы, и авианалеты. Рядом 9-этажка полностью обвалилась. «Градами» нас засыпали каждое утро — в 6 - 6.30 начинали нас поливать, вниз по улице ни одного целого дома не осталось. 12 марта стало невыносимо, видно, где-то засел корректировщик, и когда кто-то выходил из здания — даже женщины или старики, начинался артобстрел.

14 марта и в наш офис прилетело — одну из комнат просто вынесло. В этот момент к нам подъехали другие сотрудники, видимо, корректировщик увидел какое-то движение, и начал прицельно шмалять. Двоих контузило, еще одного сильно посекло осколками. Возле офиса неделю лежало тело — его просто накрыли. Один мой хороший знакомый погиб — прямое попадание в квартиру — он, мама и бабушка сгорели заживо.

Настал момент, когда всем стало ясно — надо выбираться. 4 машины на 30 человек, под обстрелами, но как-то выехали. Пять дней прожили на Белосарайской косе в доме одного из директоров нашей компании. А потом автобусом нас вывезли в Запорожье. Очень много блокпостов, на каждом тормозили, высаживали, допрашивали, однажды военный спросил, а что такое Запорожье? Наркотики искали, просили поделиться! У меня чуть телефон не забрали, что-то там нашли.

Только двоих солдат с шевронами армии РФ видел возле Бердянска, на всех остальных — просто зеленая форма. На одном из блокпостов парнишка стоял буквально 16 лет на вид — сам перепуганный, автомат больше него.

Из Запорожья отправили на эвакуационном поезде к родственникам жены в Ровно. Раньше все-таки меньшинство враждебно относилось к России, а сейчас ненависть появилась. Кстати, у жены в России лучшая подруга детства — она до сих пор верит, что Россия освобождает нас от нацистов…