24-го утром я собиралась на работу, не заглядывая в ленту новостей. Уже выходила, и тут звонит мама одного ученика, спрашивает, как теперь заниматься будем, в Zoom? Я удивилась, а она объясняет: война же началась, занятия отменили. Включила телевизор, а там уже Киев бомбят и Харьков.

Думала, что СМИ нагнетают психоз, в крайнем случае, будет как в 2014-м — постреляют недельку, и все закончится. Даже не закупалась особо, а когда опомнилась — магазины уже были закрыты, спасибо синагоге — помогли продуктами.

Мы тоже пошли «мародерить»

Помню первый свой большой страх… Сын мой в Израиле четыре года живет, когда еще была связь, позвонил: «Мама, на Мариуполь со стороны Бердянска движется колонна из 400 танков!». И в этот же момент нам стучат в окно (мы на первом этаже жили) — стоит украинский БТР, из него высунулся солдат и кричит: «Быстро все по подвалам, в укрытие, танки прут из Бердянска».

Я быстро отправила мужа и дочку в подвал, а сама пошла к маме — она у меня лежачая. Мама пережила войну, они с бабушкой в 1941-м эвакуировались из Ленинграда в Сибирь, по дороге их эшелон разбомбили, два дня сидели на снегу. А в эту войну в какой-то момент она спросила, а почему вы свет не включаете?

Она парализована была уже несколько лет, не все понимала, и я ей отвечаю: «Мам, война, ты что, не слышишь, самолеты летают». «А кто напал, — спрашивает, — немцы?». «Нет, — говорю, — мама, Россия». И у нее вырвалось с таким украинским акцентом: «Они шо, с ума сошли?!»

Но в эту ночь пронесло, видно, их задержали. На следующий день был прилет, после которого отключился свет, и пропала связь. Еще оставался газ и вода, но уже бомбили. А потом и газ отключили.

Однажды смотрю, соседи тянут тачки, спрашиваю, откуда, а они говорят, что Мариуполь в кольце, солдаты вскрыли «Метро» и пустили туда людей. А у меня мама диабетик, на инсулине, у нее особая диета, нужна гречка и овсянка. В общем, мы тоже пошли «мародерить», хотя это просто инстинкт самосохранения, брали только необходимое.

У нас до войны была машина, я с работы шла, муж подъезжал к магазину, тяжести не таскала. А тут на базу ходила, несу сумку большую тяжелую, и смотрю, кто-то бросил полмешка картошки. Думаю, надо брать, потом не достанешь. Я другой рукой взвалила мешок на спину, взяла сумку и иду. Муж, когда увидел, говорит: я не знал, что ты так можешь. Я и сама не знала, что так могу. А что делать — жить захочешь, не так раскорячишься.

Первые дни ночевали дома, хотя уже бомбили конкретно, а потом на детскую площадку прилетел снаряд, и ударной волной выбило окна в комнате дочки и в спальне мамы. Тогда в гостиной постелили два старых матраса и маму туда перенесли. А тут ударили морозы — в квартире было -5. Укрывали маму тремя одеялами, бутылками с горячей водой обкладывали. Почти три недели она так пролежала.

Дочку 16-летнюю мы отправили с соседями в центр города, думали, там безопаснее. Связи не было, и сперва я корила себя, что отпустила ребенка, но когда в ее комнате выбило окна, и дверь упала на ее кровать, поняла, что поступила правильно.

Мама едва не сгорела живьем

Когда прилетел снаряд на насосную станцию, и по всему периметру во дворах посыпались окна и межкомнатные двери, дом затрясся так, что мы спустились с мужем в подвал.

Потом перебрались в другой подвал — при отделении банка. Мы еще бегали на базу, таскали воду, уже под бомбежками, ухаживали за мамой. Где-то грохочет, но ничего, бегом-бегом, тушили квартиры, благо, дождевая вода была набрана — целая ванна. Когда в наш подъезд было попадание, сосед побежал к себе на девятый этаж тушить, а там сложился пролет…

А дальше пожар пошел по всему стояку. Я плачу — мама ведь живьем сгорит, а мне соседка говорит, ты что рыдаешь — идите, не пускайте пожар. Смотрю, муж мой бежит с топором, стал рубить лоджию, шкаф — все, что могло гореть, вниз скидывали. Я обкладывала комнату мокрыми тряпками и сделала брызгалку из бутылки. Но над нашей квартирой все сгорело…

Через 8 дней бомбардировок пошли за дочкой — уже знали, где она. Шли под бомбежками, но дошли — дочь худая, бледная, голодная, у соседей уже погиб маленький внук и невестку в больницу в тяжелом состоянии увезли. На глазах Ани погибло восемь человек. Она чудом уцелела, знакомый мальчик задержал на минуту в подъезде поговорить... И в этот момент прилетело. Ее контузило, но жива, слава Б-гу, пристройка к подъезду спасла. А потом на ее глазах сосед закапывал своего сынишку с оторванной ручкой во дворе — она шла играть с этим Темой — четыре годика ему было.

Мы ее забрали и соседского ребенка — на обратном пути больше лежали, чем шли. Оказались на линии огня — мы потом это поняли, потому что видели украинских солдат, полежали у них в окопе. Потом мелкими перебежками перешли на параллельную улицу, думали, будет тише, а там уже русские. Я даже не сразу просекла, а потом поворачиваю голову и вижу танк с буквой Z. И мы быстренько домой — довели детей относительно благополучно, хотя я легкую контузию получила.

Вместо подсвечника использовали ханукию

Когда маму перенесли на матрасы, муж раскрутил ее диван-книжку, и мы снесли два половинки в подвал. Соседи еще какой-то матрасик принесли, подушек накидали — так и спали. В свитерах, сверху куртка с капюшоном, жилетка, шапка, и трое штанов. Укрывались пледами. Перекрыли отсеки покрывалами и так жили. Из соседней школы принесли столы, скамейки, готовили на мангалах, кирпичах, шлакоблоках — на чем придется.

Маме надо было в 7 вечера колоть инсулин и кормить — и мы с мужем бежали домой. Вместо подсвечника брали ханукию, очень удобно оказалось. Переодевали памперс, кормили, кололи инсулин — все очень быстро — боялись, что снайпер увидит огонь и выстрелит.

Довольно дружно жили — если мангал разожгла, а мне только чай нагреть, всех зову — подходите, что зря дровам гореть. И мужчины объединялись, то дрова вместе кололи, то за водой ходили. Были соседки, которые панически боялись высунуть голову во двор, делились с ними, угощали. У одной двое деток было — старший во втором классе, а младшему полтора годика. Ну как не помочь. Последнюю ходку в «Метро» делали специально за молоком для ребенка. Рядом мужчина — плохо ходил, мы его тоже подкармливали — не бросить же человека умирать голодной смертью, то супчик принесем, то печеночку, то еще что-то. Когда выезжали, все продукты соседям оставили.

Звали семью брата мужа к нам приехать, но они отказались. Вместо этого перешли из квартиры в двухэтажный лодочный гараж у моря — решили там пересидеть. Это мини-домик, на втором этаже — диванчик и т.д. Со слов невестки знаю, что они пили чай на втором этаже, она спустилась за медом, и тут прилетело — она выжила, только ноги отказали — доползла как-то до родственников на другой конец района. А свекровь и брат мужа погибли. Нам видео прислали — месиво из металла и шлакоблоков, говорят, много людей там осталось. Впрочем, и квартиры их тоже сгорели. А невестка на связь больше не выходит, видно, что-то с головой, странно себя ведет… Собственно, об их гибели мы услышали от сына — через Израиль узнали, что произошло на другом конце нашего города.

Как меня однажды чуть в отдел зачистки не забрали

В наш двор тоже было много прилетов, и в дома попадало. Одни соседи бабушку закрыли в квартире, а сами ушли в бомбоубежище с ребенком. В общем, прилетело между 8 и 9 этажом, и старушка сгорела. От сердечных приступов много стариков умирало. Приходилось закапывать во дворе, одного соседа мы так в воронку положили, и я помогала хоронить.

За нами тоже горели дома — вокруг одно пламя. Говорят, что воняет там сейчас — прилетел снаряд, человека где-то засыпало, тело не сгорело и разлагается.

Однажды русские на наших глазах вывели из подвала ребятушек 20-летних, солдат ВСУ, они в штатском были, отбились от колонны. На мой вопрос, что дальше, ответили: скорее всего, расстреляют. Знаю только, что ребята из Винницы, имен не сказали и побоялись дать телефоны мам — я позвонить хотела. Но они не рискнули, мало ли…

В другой раз меня чуть в отдел зачистки не забрали. Возвращаюсь домой, и слышу — вон, твоего мужа повели. Вижу, муж с русским солдатом идет в подъезд, я за ними бегом. В общем, поднялись в квартиру, спрашиваю, а что, собственно, ищем? «Не прячете ли солдат ВСУ?». Да вот, говорю, солдат лежит — на маму показываю, — забирайте. После всего, что вы с нами сделали, спокойно спать будете? «Вы слишком разговорчивы, — бросил он мне, — сейчас в отдел зачистки заберу». Да, забирай, — говорю, — можете даже расстрелять, так достали. Ну, он немножко смягчился, спрашивает, мол, работаете где. Учительницей математики, — говорю.

— А на каком языке преподавали?
— На государственном, естественно.
— Ну, вот видите, не на русском же.
— Подождите, а почему я должна на русском преподавать, если живу в Украине? Если дети отвечали на русском, никто их за это не притеснял.

Он опять за свое: Донецк восемь лет терпел, а вы через три недели стонете.

Донецк мой второй родной город, я там училась в университете, у меня там подруга живет, и не надо мне рассказывать, что их обстреливали так же, как Мариуполь. То, что вы с нами делаете — это вообще… А у него (на мужа показываю), погибли мама и брат. Это за что? Вышел молча.

Сын из Израиля дозвонился нашему раввину и сообщил, где мы находимся

В тот же день проходила мимо аптеки разбомбленной — знала, что там есть туалет, и зашла. Дверь была подперта камнем. Смотрю, бутылочки с водой стоят. Прихватила одну. А тут ДНР-вец на меня с автоматом: «Ты, сука и воровка, положи на место». И как начал на мне отрываться.
Слышишь, говорю, дорогой. Это я сука и воровка, на своей земле? Я в карантин уроки на ТВ давала, у меня университетское образование, а ты кто такой? Это ты к нам пришел, а не я к тебе. Это вы из нас сделали сук и воровок, и мародеров, и пожарных. А он: надо было думать, за кого голосуете! Моя сестра говорит: мы вообще в своей стране жили, за кого хотели, за того и голосовали. Ты-то тут каким боком?

Если честно, раньше мне казалось, что зря Украина так рассорилась с Россией. Но не думала, что до такого дойдет. И соседи тоже в шоке. Вчера разговаривала с одним по телефону — сволочи, говорит, опустили нас до уровня свиней. У него сгорела квартира, а куда выезжать? Люди боятся, что отберут машину, боятся начинать жизнь с нуля в чужой стране. Честно говоря, если бы за нами не приехали, я бы маму не бросила, там бы и сидели.

Нам повезло, что была связь. Хлопцы из соседнего дома притащили генератор, доставали где-то бензин и раз в три дня пускали жильцов окрестных домов заряжать телефоны.

Мужу удалось поймать точку в центре города — дозвонились до сына в Хайфе. Он успел сказать, что пробивает возможности вас вывезти. Тут связь прервалась, а через день за нами приехали — сын таки дозвонился нашему раввину и сообщил, где мы находимся. Прямо в подвал зашли — собирайтесь на Израиль. Ну, мы быстро покидали все, на покрывале вместе с матрасом муж с соседями маму вынес, сестра с мужем тоже сели, у него три осколочных ранения в ноге. 23 марта это было. Даже не знали, как нас будут везти, но понимали, что через Россию, потому что уже три дня как русские стояли в городе.

В Крыму маме занесли инфекцию, от которой она уже не оправилась

Мужа раздевали почти на каждом блокпосту, то в телефоне копались, то наколки искали. Приехали в какой-то пансионат за Мелекино, а на следующий день нас в пять утра подняли — выезжаем на Крым. Маму покормили/переодели/погрузили — и вперед.

Она у нас была как пропуск — волонтер обгонял общую очередь, показывал, больной человек, может умереть. И это правда, если вовремя не накормить — она же инсулинозависимая. Дальше ее на скорой отправили в больницу в Севастополь, а нас привезли в симферопольский район, поселили в небольшой гостинице. Ухаживали за мамой, конечно, плохо, занесли инфекцию, это и стало основной причиной смерти — израильские антибиотики не могли с этой инфекцией справиться.

Из Крыма полетели на Минводы, меня с мамой в больницу, остальных — в гостиницу, ночью оттуда самолетом на Казахстан, там заправились и полетели в Тбилиси. Ее не хотели принимать на борт, она поперек кресла лежала, не пристегиваясь, мы при посадке с мужем держали ее. Как-то долетели, но в Израиль чешский пилот — командир корабля, — категорически отказался лететь с такой пассажиркой. Короче говоря, оставили нас в Тбилиси, и тут у меня началась истерика — первый раз за всю войну я плакала весь день. Маму поместили в интенсивную терапию, а меня друг двоюродного брата приютил.

В Израиле мама три недели провела в «Ихилов», потом в бейт-авоте, и ее не стало. Но хоть похоронила по-человечески, не закопала во дворе. Бедная мамочка, ту войну пережила, Холокост, а сейчас…

Мы как? Сняли квартиру в Хайфе, иногда тяжело, другой менталитет, бюрократия, языка не знаем и по дому скучаем. Раньше тяжелее ручки ничего в руках не держали, а тут приходится по ночам на складе считать товары — это не самая тяжела работа, но моральный дискомфорт есть, чего уж там.

Услышав, как в классе лопнул воздушный шарик, дочка упала на пол

С братом двоюродным из Питера иногда говорю. Он, с одной стороны, власть свою не жалует, с другой — считает, что мне надо вернуться в Мариуполь, получить компенсацию от этой власти за квартиры. Я редко ругаюсь нецензурно, но когда он мне это сказал, вся Хайфа слышала, как я материлась. Просто нервы сдали от такого дикого предложения. А у него ведь тесть с тещей в Мариуполе живут — понимать должен.

От них я ничего не хочу. Если когда-то официально присудят компенсацию — с арестованных счетов российских олигархов, например, тогда с удовольствием получу.

С репатриантами из России здесь общаюсь — в основном, уехали от ненависти к режиму. Но бывает и другое. Позавчера на остановке к нам две бабушки прицепились. Вы из Украины? Да. А откуда? Из Мариуполя. И как пошли на нас: «Вам не жалко солдат?» Они на нашу землю пришли, почему я должна их жалеть? А муж говорит: «А вам не жалко мою маму и брата, ни за что ни про что погибших?! Это они так с фашизмом борются… На нашей земле!». Но это редкие экземпляры, обычно, узнав, откуда мы, люди приносили все, что могли — и кровати дали, и одежду, и посуду.

Аня здесь в школу пошла, и один пацан принес в класс надувной шарик — лопнуть хотел над ухом товарища. Услышав хлопок, она закричала, а другой мальчик из Мариуполя, они вместе в ульпан ходят — не закричал, но оба упали на пол. Озорник потом, правда, долго извинялся — не заметил он их...

Дочка до сих пор вспоминает лицо Темочки. А маму его я знала с детства, в одном дворе росли, почти ровесница моего сына, она умерла в больнице. Теме ручку оторвало, но погиб он от взрывной волны — его подбросило и ударило о землю головой. А его мама, помимо осколочных ранений, получила черепно-мозговую травму. Вывезти ее нельзя было — их машина была разбита. И еще одна маленькая девочка с мамой погибла — они там вместе играли. И вот Аня вспоминает всех этих людей…

Да и я стала бояться хлопков дверей, громких криков — в автобусе, когда начинают громко говорить, вся сжимаюсь. Такие дела.