Для меня эта война началась в 2014-м, а аннексия Крыма — личная потеря, я с раннего детства проводила там каждое лето. Мой отец пошел волонтером на Скорую помощь, затем подписал контракту с ВСУ.

Ехали всемером в одной машине

Прошло 8 лет, и в декабре 2021-го стали звонить родственники из Америки, советовали начинать паковать чемоданы. Мы соблюдающая семья, трое детей (3, 5 и 7), у сестры муж — машгиах, и тоже трое малышей.

В январе 2022-го в Харькове ушел из жизни мой дедушка, в феврале мы с мамой съездили в Гадяч на могилу Алтер Ребе — помолились за дедушку, за папу, за Украину, понимая, что ситуация ухудшается. И тут рав Моше Асман пригласил в Анатевку — переждать 16 февраля — предполагаемую дату начала войны. Откликнулись немногие — всего 3-4 семьи. Когда я после субботней трапезы подошла поблагодарить раввина, он сказал, что надвигается что-то очень серьезное, и Анатевка готова принять евреев. Но мы не хотели злоупотреблять гостеприимством хозяев, поэтому 20-го февраля вернулись в Киев.

Тем не менее, чемоданы стояли наготове. На 24-е у моей старшей в школе были назначены торжества по случаю окончания изучения алеф-бет, в тот же вечер мама должна была уезжать домой — в Харьков. Но в 7 утра того дня позвонила харьковская подруга, сказала, что город обстреливают, и они уже по дороге в Киев. Я включила новости и впала в ступор.

Вечером мы заклеили окна, положили детей в коридор — ни спать, ни есть не могли. Утром 25-го спустились в бомбоубежище, но долго там не высидишь, да и в комендантский час на улицу с детьми не выйдешь, в общем, решили уезжать.

Соседи провожали со слезами на глазах, мол, куда едете, Киев окружен и т.д. Мы действительно не очень представляли обстановку, я как ивент-менеджер привыкла к разным форс-мажорам, но не таким. В общем, сняли одну из мезуз, и двинулись в сторону Одесской трассы — я за рулем и сестра с семьей в своей машине, мужья наши не водят. Прямо из бомбоубежища забрали родителей мужа с вещами. Так и ехали — четверо взрослых, трое детей и две морских свинки в одной машине.

Впервые за много лет не зажгла субботние свечи

Плана у нас не было, до шабата успевали добраться только до Винницы. И… есть все же ашгаха пратит — наш добрый друг, рав Шолом Гопин (глава общины выходцев из Луганска в Киеве) — договорился с местным раввином. На въезде в город завыла сирена, надо бы выйти, пригнуться, но …мы просто продолжали ехать. В полной темноте (уже начался комендантский час) остановились у ворот еврейской школы. Впервые за много лет я опоздала на зажигание свечей, даже это подчеркивало исключительность ситуации. В здании ждал раввин и несколько старушек, большинство членов общины к тому времени уже организованно эвакуировались.

Это был очень странный шабат, но раввин сделал все возможное, чтобы достойно его провести… Ночевали на полу в классе математики, сирены не смолкали, часто бегали в бомбоубежище — микву, несли туда детей в простынях. Это было изнуряюще, к утру не было сил спускаться. А сирены не прекращали выть, поскольку на окраине Винницы бомбили военный аэропорт. Бомбили и города, через которые мы проезжали несколько часов назад. Было ясно, что надо двигаться дальше, и после второй субботней трапезы мы стали собирать вещи. Сестра плакала, ведь садиться за руль в шабат и пользоваться телефоном — для нас экстраординарная ситуация. Правда, к тому моменту вышло разрешающее все это постановление раввинов.

Поблагодарили местных за гостеприимство (они тоже расплакались), и двинулись в сторону Черновцов — тоже с подачи рава Шолома. Навстречу нам шел большой кортеж ОБСЕ, какая-то военная техника, пришлось прижаться к обочине. В какой-то момент люди из машин навстречу стали высовываться из окон, махать нам руками и что-то кричать, затем пришли СМС с просьбой искать метки, оставленные диверсантами. При нас снимали дорожные указатели, на въезде и выезде из сел появились КПП. Я вглядывалась в лица людей на этих заставах, понимая, что это, возможно, последняя возможность их поблагодарить.

Румынские волонтеры кидали печенье прямо в машину

Чувствовали себя словно на съемочной площадке, и все это на фоне неимоверно красивой предвесенней Украины. Мой муж — историк по первому образованию — очень хотел увидеть знаменитую крепость XIV века в Каменце-Подольском. Мы оказались там к ночи, вышли на минуту, он погладил камни.

Вскоре застряли в огромной пробке, прямо на мосту. Стоим над рекой, за нами огромная вереница машин, фары выключены, съехать некуда… Было страшно, ведь если налет — не скроешься.

Потом был гостиничный комплекс под Черновцами — тепло, уютно, кошерная еда, много еврейских детей из житомирского интерната «Алюмим». Мы дежурили на кухне, встречали новых постояльцев, но через несколько дней и здесь прозвучала первая сирена. А накануне дважды объявляли учебные тревоги, когда мы с детьми и вещами выбегали из номера. И вот, в час ночи снова вой, я выскакиваю, спрашиваю у охранника: «Учебная?». Нет, — отвечает, — поднимайте всех. Дети выбежали в простынях, с вещами, морскими свинками. С тех пор спали одетыми… После энной по счету сирены мы поняли, что больше не можем вытягивать детей из кроватей, и зимой, перебежками через улицу мчаться в убежище.

Рав Шолом предложил тогда ехать в Амстердам, где его родственники примут в своей общине. И мы в очередной раз собрали вещи, двинувшись в сторону границы с Румынией. Пересекли КПП, я на секунду вышла попросить воды, и… увидела, что румынские волонтеры дежурят в мороз, встречая беженцев горячей едой. Они начали предлагать памперсы, сим-карты, прямо в машину кидали печенье, передавали баки с водой. Нервы не выдержали, и я расплакалась, столь это было неожиданно. Одну ночь провели в Клуж-Напоке — в пятизвездочном отеле нас ждал раввин, чтобы накормить в два часа ночи. Оттуда выехали на Будапешт, на границе таможенник попросил открыть багажник, откуда начали сыпаться упаковки с памперсами, сено для свинок… Пограничники махнули рукой — езжайте.

Для нас важно разговаривать по-украински

В отель на берегу Дуная мы влетели за 15 минут до шабата, местный раввин снял нам номер. Это второй и, надеюсь, последний раз в жизни, когда мы не успели зажечь субботние свечи. Но… это был очень теплый шабат, когда началась молитва — просто слезы хлынули. В воскресенье взяли курс на Вену, опять по наводке рава Шолома Гопина — проводника от Б-га, который вел нас от общины к общине, от одного раввина к другому.

В Вене нас отлично приняли, даже подумывали, не остаться ли… Но тут позвонил рав Менахем из Амстердама: когда приедете? Близился Пурим, к которому дети долго готовились, примеряли костюмы. А тут ничего — ни мишлоах манот, ни нарядов, оставшихся в Киеве.

Адар — месяц радости, но радоваться мы могли лишь тому, что живы, и не разлучены детьми и родителями. Выяснилось, что «русских» в еврейской общине Амстердама нет, и это, скорее, плюс. Я уроженка Харькова, русский язык — мой родной, но с недавних пор мы переходим в семье на украинский. Дети, безусловно, понимают русский, но книги мы приобретаем исключительно на украинском, английском и иврите, да и мультики они смотрят на этих языках.

Разумеется, после войны я стала еще меньше разговаривать по-русски, и то, что в Амстердаме нет русскоязычной общины, этому способствует. Понятно, что всех выходцев с постсоветского пространства по традиции воспринимали как русских, но мы не россияне, и не хотим, чтобы нас с ними ассоциировали. Так что здесь для нас еще важнее разговаривать по-украински. И, кстати, люди очень интересуются, хотят понять культурную разницу.

Ранее я никогда не идентифицировала себя как украинку, не испытывала тяги к украинским песням и т.п. Но сегодня мы — украинские евреи, и представляем в Европе, в том числе, и украинскую идентичность. Это наша обязанность — рассказать об Украине, о том, что нас отличает от людей, убивающих сейчас украинцев вне зависимости от этнического происхождения.

Вместо заключения

Что важно в нашей истории? Моя мама на одном из шабатов сравнила стратегию Ребе по отправке посланников с ниточками, которые сегодня начали оживать, как струны. И беженцы, даже никогда не посещавшие синагоги, смогли благодаря этим ниточкам получить помощь и приют. Мы двигались от одной общины к другой, но оставаясь в рамках единой семьи, чувствуя поддержку, система которой строилась десятилетиями.